Такая как есть [Запах женщины] - Вера Кауи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сиди себе, если хочешь, – ответила Ева тоном, которого Алекс прежде никогда не слышала у нее. – Просто мои друзья волновались…
– Не волновались, а любопытствовали, ты хочешь сказать? Им страшно хочется посмотреть, как бедняжка разбился… Так что давай, удовлетворяй свое тщеславие каким-нибудь другим способом. Это ведь ты обожаешь быть в центре внимания, а не я.
Алекс стояла молча, мечтая слиться с обшивкой деревянного шкафа, но не осталась незамеченной. Не изволив даже повернуть голову в ее сторону, Ева проговорила тоном, каким обычно обращаются к слугам:
– Оставь нас, пожалуйста…
– Нет, Алекс, останься.
– Оставь нас! – Голос Евы взметнулся на такую высоту, что в нем нельзя было не почувствовать угрозы.
Закрыв за собой дверь, Алекс столкнулась лицом к лицу с медсестрой, которая смотрела расширенными от удивления глазами.
– Ну что за цирк она устраивает? – огорченно проговорила девушка. – Ведь ей это когда-нибудь аукнется. Ну как можно так нянчиться со взрослым сыном? И как можно ухаживать за пациентом, которого все время приводят в такое возбужденное состояние? Представляю, какая ночка мне предстоит – у него опять подскочит температура. – Медсестра покачала головой. – Что за мать! Никогда не видела ничего подобного.
Алекс поднялась к себе и чуть позже, сидя на своем излюбленном месте, смотрела, как начинают съезжаться гости: из «мерседесов» и «роллс-ройсов» выходили женщины в изысканных вечерних таулетах, которые выгодно смотрелись на фоне черно-белой гаммы мужских смокингов и фраков. Алекс ужинала в одиночестве и представляла себе зал внизу: на столики, сервированные дорогим фарфором, льется мягкий свет из светильников, спрятанных в стены. Декоративные вазы с цветами стояли на полу – мадам предпочитала, чтобы гости имели возможность созерцать ее во всем великолепии. Маленькие букетики цветов располагались на столе в хрустальных вазах с монограммой Екатерины Великой.
«Наверное, в такие минуты она и в самом деле чувствует себя императрицей», – думала Алекс, попивая из бокала «Шато латур» 1961 года, которым угостил ее старый друг Цезарь, зная, что она будет ужинать наверху в полном одиночестве.
А ужин внизу был в полном разгаре. Холодный салат из омаров, отличное тушеное мясо с экзотическими травами. Одно блюдо следовало за другим, пока не дошла очередь до десерта – малинового суфле с персиковым сиропом. Вина, поданные гостям, Ева выбрала все по тому же принципу: они были дорогие и крепкие. Цезарь отлил Алекс из своей собственной бутылки больше половины.
«Ева сидит, – представляла себе Алекс, – во главе стола, покрытого скатертью, отсвечивающей в тон платью каким-то серебристым блеском, холодная, как сталактит. Если бы она знала, что мне подали то же, что и ей, она бы, наверное, рассвирепела. Мне в моей комнате полагается есть на ужин только хлеб и сыр. А что, если бы я вдруг сейчас спустилась вниз и заявила ее гостям: «Позвольте представиться! Я Алекс – старшая дочь Евы Черни, – от вина она немного опьянела и усмехнулась, представив себе эту сцену. – Так что прошу вести себя соответственно. Я – это ее, так сказать, скелет в шкафу… если, конечно, не считать того, что я, увы, далеко не скелет».
Алекс выпрямилась, ощущая, как по телу разливается тепло от выпитого вина, и привычная настороженность незаметно покидала ее. Самое время потребовать у Евы ответа, почему она не желает признавать меня. Почему прячет, как какого-нибудь монстра. Почему стыдится? Почему при одном моем появлении на лице у нее застывает безжизненная маска? Кто я? Откуда? Чья? Вот подходящее время, чтобы потребовать от нее ответов на эти вопросы. Я хочу знать все.
Чем сильнее она пьянела, тем решительнее становилась. «Сегодня же спущусь к ней. Мы встанем друг перед другом. А почему бы и нет? – Ее чувства начали вскипать, требуя выхода из темницы. – С какой стати я должна терпеть такое отношение? – Алекс стукнула кулаком по столу. – Черт знает что такое! Восемнадцать лет – с того самого момента, как меня пятилетней девочкой привели сюда, я терплю – неизвестно почему и неизвестно за что – такое отношение». Под действием вина старые воспоминания начали всплывать в памяти. И былая боль становилась все острее… «Вот твой выродок… Она твоя дочь и навсегда останется твоей дочерью… Ты ее мать, а мой сын не имеет к ней никакого отношения. Вот и занимайся ею, иначе хуже будет». «Так кто же мой отец? Неужели память о нем так ей ненавистна? Наверное, он бросил ее… С какими же ужасными обстоятельствами должно быть связано мое рождение, если она не выносит даже намека на них?»
Алекс встала, слегка качнувшись. Вот и настало время узнать правду.
Сначала Алекс зашла в ванную комнату, сполоснула лицо, но холодная вода не смогла остудить вспыхнувших в ней, такой спокойной и рассудительной, чувств.
«Наконец-то ты выскажешь все, что носила в себе», – проговорила она своему отражению. Лицо, которое смотрело на нее из зеркала, было незнакомо Алекс: глаза ее сверкали, щеки горели огнем.
Но когда Алекс села в кресло и откинулась, подложив под голову подушку, чтобы дождаться, когда закончится прием, сон сморил ее. Проснулась она лишь от доносившегося снизу шума – гости Евы разъезжались. На плечах дам уже были наброшены перелины и накидки. Сейчас последуют рукопожатия, поцелуи, фырчанье отъезжающих машин… Алекс протерла глаза, глядя вслед уезжающим. Вот Жак, как обычно, запер двери.
– Необыкновенный вечер, мадам, – вежливо проговорил он.
– Да, как всегда, – ответила довольная собой Ева. Она повела плечами, словно освобождаясь от их оков, и потерла шею.
– Будут еще какие-нибудь распоряжения, мадам?
– Нет, все. Пойду пожелаю спокойной ночи сыну и тоже пойду спать.
– Спокойной ночи, мадам. – И Жак исчез в столовой.
Продолжая растирать плечи и шею, Ева быстрым шагом прошла в комнату сына. Выйдя оттуда на цыпочках, она осторожно притворила за собой дверь и начала подниматься по лестнице. Алекс встала. Ее раздражение и злость прошли, остались только тошнота да дикая головная боль. Вместе с выветрившимся алкоголем испарилась и ее храбрость. Но когда она все же встала, ноги почему-то отказались подчиняться ей, и она, потеряв равновесие, ухватилась за первое, что попалось под руку, – это оказался небольшой столик-тумбочка. Не выдержав ее тяжести, он упал. Алекс попыталась приподнять его и поставить на место. Тут-то ее и настиг голос Евы, холодно прошипевший совсем рядом:
– Что ты тут делаешь?
Алекс оставила столик в покое и выпрямилась, как солдат на перекличке:
– Собираюсь поговорить…
Женщина с отвращением выговорила: